Какие основные тенденции наблюдаются на традиционных рынках экспорта российского угля?

Для общего понимания: в прошлом году из 200 млн тонн экспортного угля через дальневосточные порты прошло 108 млн тонн, остальное — через северо-западные и южные порты.
Сейчас происходит постепенное снижение доли угля в генерации электроэнергии как в Европе, так и в других странах мира: по прогнозам, к 2040-му году доля угля в генерации электроэнергии сократится до 25-26% с сегодняшних 38–40%, в том числе и в Китае. И хотя в абсолютных цифрах Китай пока наращивает потребление угля, но его доля в энергобалансе всё-таки будет уменьшаться.

Российские поставки в Китай по итогам 2018 года — 12% импорта угля в эту страну, что составило примерно 25 млн тонн. Эта цифра не сильно отличается от пика экспорта российского угля в Китай — 26 млн тонн в 2014 году. Но уже в 2015 году власти Поднебесной ввели пошлины на российский уголь, и его импорт из России сократился до 16 млн тонн. Китай не стесняется вводить таможенные ограничения на сырьевые товары из России в случае необходимости.

Это необходимо учитывать в контексте выполнения «Долгосрочной программы развития до 2025 года», которая предполагает существенное увеличение поставок угля на Восток. Объёмы экспорта угля, заложенные в целевом сценарий ДПР, эквивалентны увеличению доли российского угля на китайском рынке до 20%. Даже если будет благоприятная ценовая ситуация, при условии расшивки «узких мест» на Восточном полигоне, есть риск очередного вмешательства со стороны властей Китая для ограничения российских поставок. Нужно понимать, что любое экономическое решение, принимаемое в Китае, несёт политическую окраску. Не исключено такое же развитие событий и в Японии, Южной Корее и других странах-потребителях угля из азиатского региона. Южная Корея потребляла 24 млн тонн российского угля в 2018 году, и Россия занимает 15-16% рынка импорта угля в этой стране, а ДПР также предполагает увеличение этой доли примерно до 25%.

Не стоит также забывать, что чем дальше на юг, юго-восток, тем сложнее становится российским угольщикам осваивать рынки. Конкурентом выступают компании из Австралии, «транспортное плечо» которых уменьшается, а у нас увеличивается.

Также не надо забывать о таком серьёзном игроке на угольном рынке, как США, которые периодически оказывают поддержку угольной отрасли для решения своих внутриполитических и экономических задач. Поэтому время от времени эта страна также возникает на рынке импорта угля. И в целом это укладывается в риторику нынешнего президента Трампа, хотя пока ценовая конъюнктура не благоприятствует активизации США на рынке.

В любом случае у этих стран однозначно будет расти энергопотребление по мере развития экономики. Известно, что 1% роста ВВП означает 1% роста энергопотребления.

Я бы не стал однозначно говорить о том, что этот рост будет обеспечен исключительно углём. Скорее уголь может быть востребован там, где возникает дефицит электроэнергии, который можно относительно быстро покрыть.

Но с углём может конкурировать газ. Уголь, конечно, уступает газу в дешевизне получаемой энергии, однако угля имеет преимущество. В то время как для транспортировки газа (если речь идёт о СПГ) вглубь страны нужно создавать дорогостоящую и масштабную трубопроводную инфраструктуру, уголь транспортируется из портов по уже существующим железным дорогам. Правда, стоимость транспортировки угля всё-таки выше, чем газа по трубопроводам.

Не исключаю и использование возобновляемых источников энергии. Не нужно также забывать, что Китай — страна с самой большой установленной мощностью по выработке ветряной энергии в мире.

Капитальные затраты (CAPEX) на такие источники в некоторых регионах мира уже практически сравнялась с угольной для проектов ветряной генерации на суше. Поэтому совокупная стоимость получаемой из возобновляемых источников энергии на цикле CAPEX/OPEX уже почти сравнялась. Я не удивлюсь, если к 2025 году ветроэнергетика станет дешевле угля.

Есть ещё политический момент. Локализовать производство ветряной энергетики многие страны не смогут из-за больших капзатрат, о чём я говорил, и практически полной зависимости от импорта оборудования. В этом смысле уголь более выигрышный для ограниченных в финансах стран: угольная генерация будет «своя» и они могут её контролировать.

Россия уже поставляет в эту страну уголь в объёме 4,5 млн тонн (менее 2% от импорта), поэтому назвать его новым нельзя. «Транспортное плечо», конечно, не сравнится с Китаем, однако промышленные центры расположены там недалеко от моря. Но это очень конкурентный рынок, не уступающий китайскому.

Новым рынком можно назвать Африку, в частности Египет и Марокко. Уголь не будет в африканских странах единственным источником энергии, но его потребление в любом случае будет расти.

Себестоимость добычи российского угля — одна их самых низких в мире. Но с учётом расположения угольных месторождений и «транспортного плеча» доля транспортной составляющей в цене чрезвычайно высока (сегодня — более 50%).

Второй момент — высокая стоимость перевалки, которая является следствием высокой инвестиционной нагрузки. Много говорится о якобы имеющейся возможности снизить стоимость перевалки на собственных терминалах угольных компаний. С одной стороны, никто не отменял необходимости окупаемости огромных капитальных затрат. С другой — при снижении цен на перевалку с последующим их ростом компании могут получить обвинения со стороны регулирующих и надзорных органов в манипулировании ценами. Вопрос внутреннего трансфертного ценообразования очень непростой.